– Это добрый знак.
Наконец показалась автоколонна. Она ползла медленно, исчезая за поворотом, и снова появлялась, уже ближе. Шесть грузовиков с вооруженными солдатами, а впереди легковая машина с офицерами. Низкие лучи только что поднявшегося солнца отражались в лобовых стеклах. Первой взорвалась машина с офицерами – граната, брошенная Убальдо, попала точно в цель. Следом раздался второй взрыв. «Отлично сработано», – похвалил он тогда Гордона.
«Да, – подумал Убальдо, исподтишка поглядывая на элегантного Армандо Дзани, – этому парню смелости было не занимать».
Когда после боя они спустились в долину, солнце уже припекало вовсю, и люди махали им флагами, незнакомые женщины бросались им на шею, целовали, смеялись, плакали. А вечером, когда на небе высыпали звезды, по всей долине запылали огромные костры. Война кончилась.
– Кто же эта очаровательная синьорина? – спросил Армандо.
– Дочка Кармен, – ответил ему Убальдо.
Ни один мускул не дрогнул на лице Армандо, привыкшего еще с партизанских времен подчинять рассудку свои чувства.
– Прими мои поздравления, – с вежливой улыбкой сказал он. – Она очень похожа на мать.
Он вспомнил Кармен, которая отдалась ему в затерянной среди гор хижине, вспомнил короткое счастье тех холодных зимних ночей и прощание в Монтале, когда она, яростно крутя педали велосипеда, уезжала от него навсегда.
– Этот пижон когда-то был мужчиной, – обращаясь к Джулии, сказал Убальдо, – а теперь стал политиком. Позволь представить тебе депутата итальянского парламента Армандо Дзани, так сказать, народного избранника.
– Как тебя зовут? – обратился Дзани к девочке.
– Джулия, – ответила та и покраснела.
– А ты знаешь, что означает твое имя? – спросил Армандо и с улыбкой объяснил: – Джулия происходит от греческого Йоулос и переводится «пушистая». Скажи, ты пушистая? – и он посмотрел на нее озорным взглядом.
– Да нет, по-моему, – серьезно ответила девочка.
Пушистым был треугольник в низу живота Заиры, но Джулия предпочла об этом умолчать.
– Я пошутил. Ты просто красивая.
Сидящие рядом мужчина и девочка были поразительно похожи: одинаковые большие черные глаза с густыми длинными ресницами, одинаковая улыбка, озарявшая каким-то особым светом их тонкие выразительные лица. Джулия сразу же почувствовала расположение к этому симпатичному человеку, ее неудержимо потянуло к нему, но, встретив строгий взгляд деда, она поняла, что должна сохранять дистанцию.
Мужчины заговорили о своем, и Джулии ничего не оставалось, как молча их слушать.
– Я надеялся тебя здесь встретить, – сказал Армандо.
– Как же иначе, если я сам тебя сюда позвал, – ответил Убальдо.
– Ты к старости стал просто невыносимый.
Убальдо обнял его за плечи.
– Выйдем на минутку, – попросил он.
Джулия смотрела, как они пересекли площадь и остановились у ступеней собора.
– Я хотел познакомить тебя с Джулией, – снова заговорил Убальдо.
– Благодарю за честь, мне очень приятно.
– Я уже старый.
– Ты старый ворчун.
– А она, – пропустив мимо ушей реплику Армандо, продолжал Убальдо, – только начинает жить, а потому нуждается в помощи. Если я умру, помогать ей будешь ты. Как родной отец.
О Кармен не было сказано ни слова. Мужчины молча пожали друг другу руки, после чего Убальдо Милкович вернулся в кафе «Молинари» и сел за столик рядом с Джулией, которая как раз доедала свое мороженое.
Армандо открыл флакон и подушил щеки. Этим одеколоном под названием «Флорис 89» с едва заметным цитрусовым запахом он пользовался уже двадцать лет, с тех пор как Джулия, встретив его случайно в аэропорту «Линате», сделала ему неожиданный подарок.
Джулия занимала особое место в его жизни. Глядя в ее яркие глаза, в которых плясали искорки, он вспоминал прошлое. Точно такие же искорки плясали и в глазах Кармен, только их воспламеняла любовь, а не гнев, как у Джулии.
В тот день она кого-то встречала в миланском аэропорту, и этот кто-то не прилетел. Увидев Армандо, она протянула ему с английской тщательностью упакованную коробочку, желая, видимо, избавиться от непригодившегося подарка.
– Тот, кому предназначался этот одеколон, не явился, – сказала она. – Можно я подарю его вам?
Она притягивала его к себе и одновременно отталкивала своими резкими выпадами. Неожиданные вспышки ее гнева были ему непонятны. Может, она знала о том, что было между ним и ее матерью, и осуждала его? Армандо терялся в догадках.
Он завязал галстук, надел пиджак, бежевое шерстяное пальто, взял папку и вышел в ярко освещенный холл, где у двери лифта его уже поджидал телохранитель. Он жил в служебной квартире на площади Навона, и с тех пор, как в Италии начался политический терроризм, его всегда встречали и провожали охранники.
Сев в машину, стоящую у подъезда, Армандо стал вспоминать поездку в Модену и встречу с Джулией на кладбище. Как она сказала тогда, увидев елочку, которую он принес на могилу Кармен? «Если бы мама была жива, ей бы понравилось, но, к сожалению, ваш подарок запоздал».
А что он должен был делать, по ее мнению? Увезти Кармен на белом коне в сказочную страну счастья? У нее был муж, двое детей, и еще неизвестно, хотела ли она этого сама. Армандо знал, как трепетно Кармен относилась к семье: муж, дети – для нее это было святое. Ему же было тогда всего двадцать, он был моложе Кармен и не хотел себя связывать – у него были большие планы на будущее.
Короткая вспышка любви оставила в его сердце глубокий след, возможно, даже самый глубокий. Позднее женщины, хоть и доставляли ему приятные минуты, никогда не играли главной роли в жизни Армандо, любовные истории были лишь эпизодами на его пути к достижению успеха. В бурные шестидесятые годы, когда зародилось феминистское движение, с ним переспала одна из самых неистовых его участниц, причем, надо сказать, инициатива исходила от нее. Вскоре после этого она в «правдивом» интервью заявила, что в постели Армандо Дзани «не ахти». Теперь этот эпизод из давнего прошлого не вызывал у него ничего, кроме улыбки.