Бармен налил ему виски. За короткое время это была уже четвертая порция.
Молодой человек приподнял рукав на правой руке.
– Хорошие были часики!
– Сейчас одиннадцать, – подсказал бармен.
– Прекрасное время. А вот и прекрасная Теодолинда. – Он встал, увидев входившую в бар девушку.
– Я еду с мамой в Милан, – объявила Теа.
– Счастливого пути!
– Тебе ничего не нужно?
– Мне нужно одно – знать, что ты счастлива. – Не мог же он сказать ей, что для того, чтобы добраться до Локарно, забрать ее из клиники и привести к матери в Сен-Мориц, ему пришлось заложить «Патек-Филипп». Теперь едва ли ему удастся их выкупить.
– Ты дал мне хороший совет, благодаря тебе я получила свободу и паспорт.
– Слава Богу!
– А у тебя какие планы?
Ее вопрос и тон, каким она его задала, означали, что между ними все кончено. Лейтенант Марчелло Бельграно понял это.
– Я рад, что был рядом с тобой, когда ты в этом нуждалась, – убитым голосом сказал он.
Теа поцеловала его в щеку.
– Приедешь в Милан, позвони, – холодно бросила она.
Аборт, бегство из клиники, перенесенные унижения – все это принадлежало прошлому, которое следовало поскорее забыть.
– Позвоню, – вяло пообещал Марчелло.
Теодолинда повернулась и направилась к выходу. Граф Бельграно ди Селе проводил ее печальным взглядом, мысленно прощаясь с перспективой выгодного брака, который позволил бы вернуть блеск ржавому фамильному гербу. Худшая из его учениц так и не научится хорошо сидеть в седле. Он останется в армии, ведь иначе придется расстаться с лошадью, и будет оплакивать упущенное счастье. Пусть поначалу им и руководил расчет, но теперь Марчелло по-настоящему ее любил.
Некоторое время он глядел на дверь, за которой скрылась Теодолинда, потом машинально посмотрел на руку, но часов на руке не было.
– Плакали мои часики! Э, да что вы понимаете? – повернулся он к бармену. – Это был «Патек-Филипп». Семейная реликвия. Был да сплыл, – прибавил он с горькой улыбкой.
– Потеряли часы? Может, они еще найдутся, – попытался утешить его бармен.
– Перед вами нищий, – спокойно объявил Марчелло.
– Со всяким такое может случиться. А потом опять все может пойти на лад.
– Приятно иметь дело с умным человеком, – заметил Марчелло, протягивая бармену последние сто франков.
– Приятно иметь дело с таким симпатичным клиентом, – любезностью на любезность ответил бармен. – Если позволите, я угощаю.
Машина километр за километром пожирала шоссе, спускающееся в долину. Справа и слева белели заснеженные склоны гор. По тому, как Марта вела свою быстроходную красную «Феррари», чувствовалось, что к ней вернулась обычная уверенность. Она спешила подальше отъехать от места, отныне связанного для нее с малоприятными событиями. Ноги ее больше не будет в Сен-Морице!
Хотя перед отъездом из гостиницы мать и дочь заключили своего рода перемирие, Теодолинда с трудом сдерживала раздражение, сердито поглядывая на точеный профиль матери.
В гостинице Марта потребовала от нее отчета:
– Все-таки я хочу услышать, как тебе удалось сбежать из клиники и добраться сюда.
– А что, здорово это у меня получилось? – язвительно спросила Теа. – Без одежды, без денег, без документов. Как удалось, говоришь? А ты угадай.
– Ясное дело, тебе помогал мужчина. Наверняка этот голодранец Марчелло.
– Ты его не ругай, он молодчина. – Во время этого объяснения Теа смотрела по сторонам, пытаясь понять причину царившего в номере беспорядка. – Он ждет меня внизу. Я думаю выйти за него замуж.
– Ты прекрасно знаешь, что я могу его в порошок стереть, если захочу.
– Знаю. Но через два года никто не сумеет мне помешать. Два года пройдут быстро. Папа мне поможет, я уверена. Он не станет мешать моему счастью. Если бы несколько дней назад у меня была возможность подумать, я бы не согласилась на аборт. Зато когда стану женой Марчелло, у нас обязательно будут дети.
– Ты говоришь со мной так, как будто у тебя нет большего врага, чем родная мать.
– Ну вот, уже до врага дошли…
– Ты не можешь запретить матери думать о твоем будущем.
– Пустые слова.
– Неужто ты веришь, что твой титулованный прохиндей любит тебя?
У Марты был измученный вид, вокруг глаз – темные круги, волосы растрепаны. Она бы с удовольствием ослабила мертвую хватку и послала всех к черту. Чтобы перевести дух, она выпила большой глоток виски и закурила.
– Марчелло любит меня, – твердо сказала Теа.
– Марчелло любит меня! – передразнила Марта. – Скажите, пожалуйста, какая идиллия! Почему же в таком случае он разрешил тебе сделать аборт? Почему не стал поднимать шум? Почему не увез тебя на своем белом коне? Он знал о моем решении. И палец о палец не ударил. Даже по телефону не позвонил, чтобы высказать свое благородное несогласие.
– Ничего он не знал! – язвительный тон матери выводил Теодолинду из себя.
– Все он знал, все! И остался в стороне. Но если скажешь, что после того, как ты сделала аборт, он обезумел от горя, принялся рвать на себе волосы, поклялся меня прикончить, тогда я откажусь от всех обвинений и сама толкну тебя в его объятия. Если это так, тогда этот пьяница действительно тебя любит, тогда выходи за него, я тебя благословляю.
Марта прошла в ванную: горячий душ – вот что ей сейчас необходимо, вот что ее успокоит.
Теа обняла диванную подушку, вспомнив при этом своего любимого плюшевого медведя, которого выбросила в ту ночь, когда отец навсегда ушел из дома. Слова матери заставили ее задуматься. В самом деле, Марчелло не скандалил, не стучал кулаком по столу, не возражал против аборта. Он улыбался и говорил: ничего страшного. Мать права, он ее тоже не любит. Почему тоже? Да потому, что она не нужна матери, не нужна отцу. Марчелло соблазнил ее, думая только о себе: он искал любви, искал человеческого тепла. Но сам он не способен на любовь. Иначе он не позволил бы убить своего ребенка.